ОБЩЕСТВО

- Ты помнишь Мустафу?

Дядя Рачик любил задавать неожиданные вопросы прямо от ворот, не давая даже опомниться. И говорил всегда громко, почти кричал, потому что был глух на одно ухо.

- Ты помнишь его? Ну, помнишь, в поезде ехали, потом на его свадьбе были! Невеста еще у него была такая толстая. Помнишь? Ну, это тот турок в поезде, помнишь? Из Агдама. Я еще его дяде в карты проиграл свою кепку! Забыл что ли? - кричал Рачик, направляясь к веранде через двор. – Что хочу сказать - я вчера за продуктами ходил к Вове и видел этого Мустафу среди заложников! Смотрю - знакомое лицо. Кто такой, думаю, и вспомнил - да это же наш жених! Чуть не поздоровался, ара, представляешь?!

Ашот прекрасно помнил Мустафу. Они познакомились в поезде Баку-Москва, ехали в одном вагоне. Они с Рачиком - по каким-то своим делам, а Мустафа вез родителей в столицу, где должна была состояться его свадьба. Невесту он нашел в Москве, и свадьбу играли там же. Почти весь вагон состоял из родственников Мустафы, которые шумно веселились, угощали, произносили тосты, рассказывали анекдоты. Покидая поезд на Курском вокзале, Мустафа взял с них слово, что они обязательно придут на его свадьбу, иначе он обидится. Они пообещали, хоть Рачик сначала и ломался, и действительно пошли. Веселая была свадьба, в их честь даже исполнили две песни на армянском.

Да, он помнил агдамца Мустафу и его миловидную пухленькую невесту. Все помнил.

- Что он тут делает в Карабахе? Он же в Москве должен жить! - продолжал шуметь Рачик. - Наверное, тоже приехал воевать. Так ему и надо, турку проклятому! Ничего, Вова ему покажет! Вова...

Ашот молчал. Еще несколько месяцев назад он поддержал бы разговор, но после того дня… Никто об этом не знал, но в тот день он перестал быть армянином в том смысле, в каком было принято себя таковым считать. Он не мог ни с кем поделиться этой тайной, и это было очень тяжело – нести одному такой страшный груз.

Что же случилось в тот день? В тот день люди Вовы устроили в их селе показательную казнь. Казнили троих азербайджанцев. Незадолго до этого закончился тяжелый бой, в селе было много вдов, люди были злы и готовы разорвать на куски любого. Эта казнь была даже не экзекуцией, а чем-то вроде причащения, чем-то вроде взгляда на золотые кресты Эчмиадзина, которые он видел однажды в юности. Этот блеск продолжал слепить его через многие годы, а колокола долго потом звенели в его ушах. Поэтому он, как и другие собравшиеся перед зданием бывшего сельсовета, наблюдал за происходящим с пониманием неизбежности жестокости на пути к победе.

Вначале казнили двоих мужчин лет под пятьдесят. Вдовы рвались из толпы, желая принять личное участие, их оттаскивали, успокаивали. Людей терзал благородный гнев, не оставляющий места жалости.

Ашот сам не воевал. Он был одним из немногих молодых мужчин в селе, кто остался дома, несмотря ни на что. Его считали трусом, но он просто не был готов убивать. Если бы он знал, что дойдет до войны… Никто не знал, ведь было обещано, что вопрос с Карабахом решен Москвой и им не придется даже пальцем пошевелить. Ашот был мирным и безобидным человеком. С него было достаточно идеи, а воюют пусть те, кто это умет. Он также никого в боях не терял. Ему было некого терять – жена перед самой войной сбежала и увезла их сына, родители и братья давно жили в России и не имели желания возвращаться и умирать, по их мнению, непонятно за что. А больше у него никого не было. Поэтому он не испытывал каких-то особых чувств, наблюдая за происходящим, пока…

Последним выволокли на улицу мальчишку с безумными от ужаса глазами. На нем была военная форма, но висела она мешком, была явно с чужого плеча. Да и не мог мальчишка служить в армии – слишком молод. Наверное, классе в девятом. Как его Альбертик.

Мальчишку убивали дольше, чем других. Должно быть, им доставляли удовольствие его крики. Через некоторое время даже озлобленные горем вдовы затихли, и люди стали торопливо расходиться. У всех у них были дети, и это заставило их забыть о ненависти и съежиться от смертельного страха за их будущее. Они разошлись по домам, закрыли двери и остались наедине со своим ужасом.

Площадь опустела. Только Ашот продолжал стоять, не отрывая глаз от изуродованного тела. Мертвого парня теперь не узнала бы и родная мать, но Ашот узнал его. Глядя в широко открытые остекленевшие глаза азербайджанца, он узнал того мальчика, которого когда-то, кажется, давным-давно, в совсем другой, нереально мирной жизни возил с Альбертом в пионерлагерь в Баку...

* * *

Ребята выиграли областную олимпиаду по математике и их премировали путевками в пионерлагерь у моря. Вернее, первое место занял азербайджанец, а Альбертика, занявшего второе место, наградили заодно – так было принято, чтобы не задевать чувства нацменьшинств. У победителя не было никого, кроме больной матери и старого деда, поэтому из районо попросили Ашота сделать доброе дело и захватить мальчика с собой. Они втроем, точнее вчетвером – мать его сына, Марина тоже была с ними - сели в его желтый «Москвич» и поехали в столицу. Это была незабываемая поездка, веселая, с остановками в придорожных закусочных и музыкой из радиолы. Вовсю пылало лето, а впереди их ждало синее море.
Они с женой потом три раза ездили в Баку, возили детям гостинцы, водили их на прогулку на бульвар. Мальчики загорели, подружились, даже дрались друг за друга с другими мальчишками, когда кто-нибудь называл кого-то из них «карабахским ишаком».

Марина тогда впервые увидела море, влюбилась в него с первого взгляда и начала мечтать о переезде в Баку. Ашот не собирался никуда уезжать из Карабаха, но все же нет-нет, да задумывался, какова она, жизнь в большом городе.

Жена никогда не видела не только моря, но и больших городов. Она выросла в российской глубинке, сером, унылом, грязном городке, в котором, как считал Ашот, жили только алкоголики и проститутки. У отца в этом забытом богом месте была своя точка на базаре. Этот прилавок кормил семью, и вопросы нравственности в данном случае значения не имели. После армии Ашот приехал помогать отцу и встретил тут Марину – девушку с ярко-голубыми глазами. У него аж дух перехватило, когда он заглянул в эти глаза. Родители Марины вызывали у молодого армянина из Азербайджана много вопросов, сама же девушка не была и не стала бы ни алкоголичкой, ни проституткой – он это чувствовал, мужчины всегда чувствуют такие вещи.

После свадьбы Ашот увез жену в Карабах - не хотелось оставлять ее среди этого, как он считал, повального разврата. Да и самого тянуло домой. Он не был приспособлен к коммерции и не мог помогать отцу, а экзамены в училище провалил. Его способности как автомеханика тоже не могли приносить доход, потому что городок жил бедно и способных хорошо платить клиентов практически не было. В своем селе он бы больше заработал. Так что ему больше нечего было делать в этих краях. А дома родные стены помогали, вокруг были люди, которых знал с детства.

Марине сразу понравилось в его горах. И не только из-за красоты природы. Больше всего ее поражало, что тут нет пьяных на улицах, что ей не приходится тащить мужа домой после попойки, чем всю жизнь занималась ее несчастная мать. Ашот наблюдал за восторгами жены снисходительно. Он чувствовал себя спасителем – а как же, вытащил ее из такой помойки. Да и вообще, Марина Амбарцумова звучало куда благороднее, чем Марина Огурцова. За пару лет она научилась говорить по-армянски и готовить местные блюда, и стала настоящей армянской женой. А когда родился Альбертик, жизнь совсем наладилась...

Весной 87-го он все-таки решился на переезд в столицу. Уж очень хотелось этого Марине. Да и права была женщина - сын должен увидеть в жизни больше, чем они, расти в большом городе, а не в деревне. Хорошо было бы все решить до осени, чтобы в сентябре Альберт пошел уже в бакинскую школу.

В том, что сумеет прокормить семью в столице, Ашот не сомневался. Знакомый обещал устроить его в Баку в гараж к своему родственнику, уверяя, что такого специалиста в столице с руками оторвут. Оставалось только одно, самое главное и самое нереальное - обмен.

Ашот не рассчитывал, что желающие обменять столицу на его деревню вообще найдутся. Но, как не странно, клиенты нашлись почти сразу. Квартира располагалась не в центре Баку, конечно, а в пригородном поселке, но оттуда до пляжа было даже ближе, чем от центра. Так что вариант ему понравился. Недолго думая, он поехал в столицу на "смотрины".

Хозяев не оказалось дома, и, дожидаясь их, Ашот сидел на скамейке во дворе, с удовольствием щурясь на апрельское солнце, вдыхая неповторимый коктейль из запахов моря и нефти и улыбаясь своим мыслям. Рядом сидел старик с внучкой. Услышав, что тот разговаривает с ребенком по-армянски, Ашот расцвел: "Свои". Он обратился к старику:

- Вы здесь живете? Скоро соседями будем. Переезжаем по обмену.

- Да? - отозвался старик.

- Тут рядом есть хорошая школа?

- Есть, конечно, в Баку все есть. А вы откуда переезжаете, молодой человек?

- Из Карабаха. Жена мечтает жить около моря.

Старик округлил глаза.

- Из Карабаха?! Какой же армянин сейчас переезжает в Баку из Карабаха?!

Ашот все еще улыбался, но внутри у него появился неприятный холодок.

- А в чем дело?

- Сейчас умные армяне, наоборот, уезжают из Баку.

- Почему?!

- Ты разве не знаешь ничего?

- Чего?

Старик огляделся по сторонам, поразмыслил, потом махнул рукой и подвинулся поближе:

- Скоро начинаем. Скоро будем забирать твой Карабах, так что езжай домой и жди.

- Как это... забирать? - ошалел Ашот.

- Ну, забирать, забирать. Любой армянин сразу бы понял, - рассердился старик и отодвинулся с ворчанием, видимою, пожалев, что заговорил с незнакомцем о таких вещах.

- Откуда вы знаете?!

- Знаю. Знакомые из Еревана передали. Неужели и правда впервые слышишь?

- Ну, что-то слышал, но почему у нас никто ничего...?

- Еще время не пришло. И вообще, ты что, думаешь, об этом можно кричать на каждом углу? Спасибо скажи, что я тут с тобой сижу об этом разговариваю. Я чуть с ума не сошел, когда услышал, откуда ты. Жалко мне тебя стало, безумца, понял? - поэтому рассказал. Уезжай домой и ни с кем об этом не разговаривай, а то в КГБ заберут.

Ашот сглотнул.

- Нет, не верю, не может быть.

- Может. В Москве уже все подготовили, Горбачев согласен, все решено. А про море не думай - все равно Баку тоже будет наш, когда турки побегут. И вернемся как хозяева. Наконец-то. - На губах старика заиграла улыбка торжества. - Я вот в Москву перебираюсь, пока все не успокоится. Не думаю, что долго протянется - русские за нас все сделают, и турки пикнуть не посмеют.

Ашот некоторое время сидел молча, переваривая информацию.

- Уважаемый, - произнес он, наконец, - я все-таки не понимаю.

- Что ты не понимаешь?

- Я не понимаю, зачем... зачем забирать Карабах? Мы и так там живем... ведь мы...

Старик вдруг резко поднялся.

- Нет, ты не армянин!

- Я же...

- Если вздумаешь доносить на меня, никто тебе не поверит. Я - член партии с сорок седьмого года, заслуженный инженер, мне сам Багиров руку жал!..

Конечно же, после этого разговора Ашот не стал дожидаться хозяев квартиры и ушел. "Так вот почему обмен так быстро нашелся" - думал он, почти бегом направляясь на автовокзал. Вот оно в чем дело! Конечно же, как и любой армянин, он с детства знал про Армению от моря до моря, но никогда серьезно к этому не относился, считая просто разговорами. Он слышал, о чем шептались люди, но мало ли что болтают. И теперь его мир рушился и перестраивался с неимоверной скоростью. Ему было горько и страшно. И в то же время радостно от того, что судьба не дала ему совершить роковую ошибку и подвела к этому старику. Ведь могли же переехать, а потом бы началось все это... ну, это...

* * *

Продолжение следует

Лейла Тан

Прочитано : 2647