ОБЩЕСТВО

* * *
Когда он очнулся, было утро. На полу под окном лежало бледное серое пятно, пасмурный рассвет медленно заполнял комнату. Было очень холодно.

Болело все. Руки были связаны за спиной, и так туго, что он не чувствовал кистей.

Он попытался вспомнить, что происходило после того, как бросился на командира. Последнее, что он помнил, это потная шея Вовы под руками. Все остальное выпало из памяти. Будто выключили свет, а через несколько часов снова включили.

Что-то заслонило мутное окно. Ашот напряг зрение и увидел его, мальчика в красном галстуке. Но на этот раз он не испугался, наоборот, пришло какое-то успокоение, даже боль как будто немного стихла. Призрак присел на корточки перед ним и улыбнулся, заглядывая в лицо. «Все будет хорошо, дядя Ашот, не бойся», - услышал он в глубине сознания.

Эльданиз! – вспомнил Ашот. Ну конечно, его звали Эльданиз, того мальчика из счастливого прошлого. Он чуть не заплакал от радости. Наконец-то он вспомнил!

- Эльданиз! – произнес он вслух.

Из молочного полумрака донесся мокротный кашель, потом кто-то отхаркнул, сплюнул и сказал:
- Ожил?

Только сейчас Ашот увидел, что в комнате не один. Совсем рядом сидел на стуле, закинув ноги на табурет, человек и курил. Оранжевый огонек то и дело совершал полукруг – рука с сигаретой то поднималась ко рту человека, то опускалась, и с нее слетали на пол тлеющие искры.

- Что за Эльданиз? – спросил курильщик.

- Не твое дело, - сказал Ашот.

- Глупый же ты человек, Ашот-джан, не ожидал от тебя.

Ашот узнал голос, хотя не слышал его уже давно. Голос принадлежал старому приятелю Тевосу, с которым когда-то ездили по Карабаху в одной команде, листовки раздавали, собрания проводили, зазывали на митинги. И откуда только у него, молчуна, тогда дар красноречия прорезался. В то время они чувствовали себя героями из легенд. Кретины…

- Тевос, ты?

- Я. – Тевос хохотнул. – Узнал все-таки.

Рука с сигаретой снова опустилась, и Ашот увидел блеснувший на пальце Тевоса перстень. Это был его перстень, они с Мариной купили его как-то по случаю в Ереване. Он его не носил, хранил для сына.

- Там еще золотые коронки были, - сказал он, – тебе бы подошли.

Тевос быстро спрятал руку с перстнем в карман и как-то обиженно сказал:

- Между прочим, я тебя от страшной смерти спас. Вова тебе башку отрезать собирался, и отрезал бы, если бы я про твои заслуги перед движением не рассказал.

Что ж, может быть, и так, подумал Ашот.
- Где Вова? – спросил он.
- В Степанакерт уехал. Из Еревана каких-то иностранцев привезли.
- Что он со мной сделает?
- Не знаю, но лучше бы ты не упрямился и отдал ему то, что он хочет. Не понимаю тебя, честное слово.
- У тебя есть дети, Тевос?
- Какая разница? Наши дети – это одно, а их – совсем другое. Потому что мы – люди, а они наши рабы.

И дети у них ублюдки.

«Неужели я тоже был таким идиотом?» - подумал Ашот.
- Это ты человек? – сказал он. – Ты человек, Тевос? Или твой командир человек? Да посмотри на себя.
Бывший приятель зло пнул его в бок.

- Нет, это ты человек, как я вижу, - процедил он, - валяешься тут в своей моче, как дерьмо. Подожди, вот Вова вернется, он тебе покажет, кто тут человек. Жаль, что твоей шалавы нет дома.

Тевос развалился поудобнее и принялся обстоятельно расписывать, что сделал бы с Мариной, будь она здесь. Ашот чувствовал подступающую дурноту. Он не мог всего этого слушать, и в то же время не мог никак ему помешать.

- Лучше сделай это со своей толстозадой сестрой, - только и сказал он.

После чего в мире снова выключили свет…

* * *

Лусинэ уже в десятый раз подметала эту цементную площадку перед воротами. Она вычистила ее до блеска, отдраила так, что почерневший цемент засверкал. Но она вышла за ворота снова, чтобы еще раз посмотреть в сторону ашотовского дома. Если военный джип еще у ворот, а автоматчики еще бродят вдоль забора, значит, Вова еще там. А если Вова там, значит, Ашот еще жив. Сердце Лусинэ разрывалось, ведь он заменил ей сына, его, Ашота, мечтала видеть своим зятем с самого его детства.

Что она могла поделать - не те времена, чтобы жаловаться. Некому. Да и на кого? Власть и закон в их краях теперь - полевые командиры, люди с автоматами, и Вова Авакян один из самых авторитетных. Особенно теперь, после той страшной истории в каком-то азербайджанском селе, кажется, Ходжалы. Это случилось в соседнем районе, но люди говорили, что теперь азербайджанцы будут мстить по всему фронту, и им всем надо быть готовыми бежать в любой момент. В этой атмосфере авторитет Вовы, как защитника простых сельчан от азербайджанской мести, еще более возрос. Так что жаловаться на него было бессмысленно даже самому президенту Армении. Может быть, потом, когда война закончится, восстановится нормальная власть, вернется милиция, партком, а с ними - и порядок, можно будет добиться правды. Но когда это будет и будет ли вообще?

Карина тоже хороша, глупая курица, не могла попридержать язык, чтоб ей пусто было, - злобно ворчала про себя тетушка Лусинэ, усиленно метя перед воротами. Безмозглая корова. У самой же четверо детей, неужели не могла помолчать? Даже она, Лусинэ, потерявшая от азербайджанской пули единственного сына, и то не открыла рта, а эта… Если Ашота убьют, она этой Карине не простит, со свету ее сживет вместе с ее мужем-милиционером. Милиционером… Да какой он милиционер – пузо отрастил до подбородка. Сидит жиреет, а ведь должен был по долгу службы первым взять оружие, а вот ее Георгий погиб. Погиб... Она не думала, что сможет это пережить, но пережила. Может быть, потому, что таких, как она, осиротевших матерей было немало. Да и сколько им с Рачиком самим осталось? Хоть не так уж и стары, но у каждого по сотне болезней. Скоро встретятся…

На похоронах Вова говорил много всяких слов, рассказывал, что Георгий прикрыл его собой, спас ему жизнь. Может быть, и спас. Не зря же Вова с тех пор постоянно им продукты посылает… Получается, что она променяла сына на консервы. Она отправила Георгия на войну, чтобы он спас никчемную жизнь какого-то мошенника и лег в могилу. Она должна была остановить его, не отпустить, а она еще гордилась. Четверо детей осиротели, зато теперь у них есть еда… Лусинэ много раз хотела бросить доставленные от Вовы консервы ему же в лицо, но всегда вспоминала о детях и внуках, голодающих в Капане, которым все это в конечном итоге доставалось. Что она могла изменить? Единственное, о чем она мечтала – это чтобы закончилась война. Даже не важно, как она закончится. Да, после всего случившегося это уже не имело значения. Пусть вернутся азербайджанцы, пусть заберут обратно власть. Главное – чтобы перестали стрелять. У нее трое внуков-мальчишек и двоим из них скоро в армию. Лусинэ очень боялась, что эта война достанется и им.

Она выпрямилась и потерла поясницу. Она увидела, что один из автоматчиков направляется в ее сторону, и приготовилась к отражению атаки. Но тот всего лишь попросил воды. Она быстро сбегала в дом, вынесла ему кружку воды и спросила, теребя фартук:

- А что это вы тут ходите? Случилось что-то?
- Хозяин Вову в гости пригласил. Охраняем.
- Аааа, а я думала, турки наступают.

Человек Вовы успокоил:

- Не бойся, больше никогда ни один турок сюда не войдет.

Лусинэ снова взялась за веник. Как же, ни один, - ворчала она мысленно. Не один, а целых двое, сидят сейчас в ее доме, вжавшись в угол, как дикие зверьки. Бедный Рачик и так, и сяк перед ними вертится. А эти волчата ни в какую – сидят как замороженные, ни едят, ни пьют. Рачик хотел еще ночью выполнить просьбу Ашота и увести детей в горы, но от всех этих волнений сердце прихватило. Теперь они сидят в ее доме, дышат ее воздухом и таращат на нее свои глаза

Если бы она могла взять и отвести их к Вове и обменять на Ашота! Но она знала, что он никогда ей этого не простит. Она помнила его горящие глаза и нож на столе, она чувствовала, что для него это то же самое, что защищать Альберта. Она не могла через это переступить. Да и старик ее словно обезумил, одно и то же твердит - на Рузанну, видите ли, девочка похожа. Ну, похожа - и что? Это не Рузанна, это маленькие турки, которые вырастут рано или поздно в больших врагов. И зачем только Ашоту это было нужно? Зачем он так подвел себя и их?

Эх, Ашот… Глядя, как подрастает соседский сынок, она втайне мечтала, что он вырастет и возьмет в жены одну из ее дочерей. А он привез после армии синеглазую Марину, чем разбил ей сердце. Лусинэ возненавидела эту женщину и демонстративно игнорировала, а на Ашота затаила обиду на многие годы. Немало крови она попортила им, ой, немало. Когда Марина сбежала, Лусинэ опять стала надеяться назвать когда-нибудь соседа своим зятем. Очень уж он ей нравился, потому что больше всех среди троих братьев-Амбарцумовых был похож на Левона, своего отца, на которого когда-то, в далекой молодости заглядывалась. Судьба оказалась против ее любви, но воспоминания возвращались всякий раз, когда она смотрела на Ашота. Вот кончится война – закончится же она когда-нибудь! – ее засидевшиеся в девках дочери вернутся из неприветливой Армении, где они чужие, и уж на этот раз она не будет ждать, а возьмется за дело сама. Насчет Марины Лусинэ была уверена – та не вернется, а Ашот слишком гордый, чтобы ехать за ней. Если бы хотел, за эти годы сто раз бы уже съездил…

«О чем это я?» - вдруг подумала Лусинэ. Веник выпал из рук. Пошатываясь, она вошла во двор и захлопнула ворота. О какой ерунде она думает? Как можно думать об этом, когда его убивают за той стеной. Дорогого ее сердцу человека, ее мальчика убивают, а она тут думает о пустяках, вспоминает какие-то обиды.

Надо что-то делать. Но что? Что?!

* * *

Когда слез уже не осталось, Лусинэ промокнула уголком платка глаза, заправила выбившиеся седые пряди. И тут почувствовала что-то, словно струя раскаленного воздуха ударила откуда-то справа. Она медленно и со страхом повернула голову. В дверях комнаты стояла и смотрела на нее во все глаза, не мигая, маленькая турчанка.


Продолжение следует


Лейла Тан